Dan Everiss
<oregdan@hotmail.com> | Tue, Mar 29, 2016 at 10:41 AM |
| Cc: |
|
|
Kindly translated by Orthodox brother Vladimir Djambov, in Sofia.
If there are any errors, they are mine, as I smoothed out, in accordance with spoken English, the finished product of Vladimir.
But he did the heavy part of this, not me.
THANK YOU BROTHER VLADIMIR!
Rd. Daniel Everiss in Oregon
This article found on: http://internetsobor.org
THE ORIGINAL RUSSIAN TEXT IS BELOW:
"I had rather be a doorkeeper in the house of my God, than to dwell in the tents of wickedness."(Psalms)
April 4 (N. S.) 2016 will mark the 40th day since nun Thaissia's death.
Matushka
Alexandra with the sisters of the Odessa St. John convent ask all
Orthodox to comemorate in their prayers the newly reposed nun Thaissia.
Eternal memory to her!
My Recollections, by nun Thaissia – MEMORY ETERNAL!
а deceased nun
of the
St. John Convent, Odessa
Author: Nun On Faith. 25 March 2016.
Published in the ROCA (Views:
73)
Recollections by nun Taisiya [1]
(† Raisa Vasil'evna Istomina)
In the snapshot - schema-nun Maria (Kvashnina) and Nun Thaissia
(Istomina)
(This is being posted with minor corrections and clarifications)
God bless and help me describe my path to monasticism and of my life in a
monastery]!
A little bit about myself. ... I was unbaptized until 33 years of age, but I had
never denied God, and in great afflictions I have appealed to Him for help, and
He has helped, even in such cases where – by human understanding – help was impossible. Since the age of 30,
strong attacks of headache and eye pain began visiting me, so much so that
after each attack my sight diminished – as they say – not by the
day but rather by the hour.
Medical examinations showed I had neither any
eye disease nor any head disease. I was in a desperate state, so I even thought of ending
my life by committing suicide, but I held on only due to -I was strengthened only by the thought of
my underage son: and that if my husband would re-marry,
but who would want my son?
I lost much sleep and at night I cried and said: "O Lord! why does any human live? is it in
order just to suffer
(my childhood was also very hard) and then, die? And it was as if a voice spake:
"You shall not go blind, all shall be well." And there came calmness.
And then I was advised to get baptized and to make some vow to the Lord. And I
said eagerly: "If I my state were
to become at least a little lighter,
I will albeit occasionally go and visit a church." And with God's help I kept
my word, and not only occasionally, but every spare
day that I could, (and I worked day in – and day out), I attended the services both in
the morning and in the evening, and the good
benefit was that at the time the local parish priest [batyushka]
served every day (eventhough he was a non-monastic, married priest).
I started visiting holy places. My soul felt a special liking and I became attached to Kiev, to the
Pokrovsky [Holy Shroud] convent, and
twice a year I flew there by plane. There I also had a spiritual father-confessor, Elder John – the monastery's
confessor. And later I went there both with my husband and with my son. They
confessed and received Holy Communion at the St. Vladimir Cathedral, and we got
wed with Fr. John's in Pushte Vodice (a suburb of Kiev). And there, with the very first visits, my soul became
attached to the Pokrovsky [Holy Shroud]
convent, and I left it with great sorrow and tears, and I dreamed of giving up everything
and leaving home, but the matushki-s were convincing me that this was impossible (as I had a husband,
a blind mother, and a son who had not yet been in the army). I understood everything
myself, but I cried in tears to the Lord: "O Lord, I would wish to fly to the Pokrovsky Convent
on small wings, but these small wings are clipped." But the
Lord heard
even such a prayer of mine.
One day, early in the morning, at five o'clock a.m., a very close friend of
mine came to see me (of holy life, she knew ahead of time, not only the day but also the hour
of her coming death, and she died at the Holy Shroud Convent of the Mother of God,( Anastasia by
name). She became agitated and said in tears: "Raichka (in the world I am
Raisa), I had this dream! The temple – was full of people, in the midst of the
temple – there was a wide red carpet path,
and the priest came out from the altar with his incense offering, and as he walked and incensed,
when he came to me, he leaned over and said quietly: tell Raisa that she will
be in the convent, but not now, but in due time." After these words such
peace of mind came over me that
I completely forgot about my intention.
Life went on in its due course. I quit my job in order to serve God at the
church not as starosta, not as
treasurer, not as accountant (as they expected), but as a simple cleaning lady.
And how many obstacles I had to arrange by myself in the church as a simple cleaning
lady! The starosta, the treasurer and
the totally non-believer lady-accountant feared that the young, energetic, literate
woman would be a rival contender for some position [ of theirs]. But, after all, more than a year
later, my dream came true – I became a cleaning lady of the temple of the
Protection of the Queen of Heaven!!! Joy knew no bounds. But sorrows started
right away, and what sorrows they were! Well aware of these was Mother [stands for nun or matushka] Maria (at
the time – parishioner Maria)[2]. And then, I was forced to leave. And being formed
at that time was the parish of the Church Abroad, ROCA, (in Ishim – ed. note). by Fr. Igumen Eutychius,
the rector at the time, of course, who received me with love (I was close to his
family, and his mother was a friend of mine, or rather, a spiritual sister). I
began going to Shablykino where Fr. Eutychius was restoring a church in honor
of the Holy Great Martyr Catherine. And when the Cathedral in Ishim was given to us, I became (without exaggeration)
his closest assistant: I was in charge both of the candle box and of the
vestments, and of the vestment's repair, and of sewing new ones (he, Fr.
Eutychius – ed. note) brought back from abroad very many old decommissioned
vestments), and in the laundry, and from cleaning the temple during the renovation
and afterwards. And when priests began, as they say, moving over in "bundles"
(into ROCA – ed. note), and he was the ruling bishop – almost the only one in
the entire country, Ukraine included, that whole mass of priests and their
parishioners, who were also coming to Ishim,[ Siberia], went through our apartment. Not
just going through, but they also lived there for several days. And who
did we not have, as our guest! Both the Greek Metropolitan Cyprian lived there with
his cell-attendant and interpreter and secretary; but also Vladyka Benjamin, who was our
ruling bishop until Fr. Eutychius was consecrated to the episcopal dignity; and
Vladyka Mark; and Fr. Peter Perekrestov who brought with him, the relics of St. John
of Shanghai, on several occasions with his matushka, and his children... And I could not possibly
recall all of their names. And the priests from Omsk – Fr. Nicholas, Fr. Basil, Fr.
Victor alternated and they would come in two's, one served at the cathedral, while the other served in the
village of Shablykino – they all stayed
with us. And all this mass of people we had to meet, feed, accomodate and see
off. And even feeding them was not such a simple task: someone who is a monastic – needs fish
as their food, the rest – meat. And at the festal
tables on sundays, and holidays –we had 15-20 people each (m. Maria is a witness, as she too
lodged with me)! I slept 2-3 hours a day, as there were no aides apart from my
husband Vladimir Ivanovich. When Metropolitan Cyprian was visiting, Bishop Eutychius
gave me as an aid, Tamara (now Mother Elizabeth [3]).
And because of that, I was not available for Sundays and feast days with my candle box
duties. At 6 o'clock a.m. I left the house, and with a changing of public transport, I
got to the cathedral around 7 a.m., in order to be there
before the parishioners, but I started back home immediately after the liturgy,
in order to help Vladimir Ivanovich set the table, and somewhere around 2 p.m.,
maybe a little earlier, – we had guests arriving.
I was tired to death, but in spite of all this, I still kept, one could say, a little
strong rule [one not to neglect ].
And there, amidst such commotion, Vladyka Eutychius said to me, "Raisa
Vasil'evna, you have to receive a guest from America." To my question
"who is she?" he said, "An American lady.
But she is Russian, and she wants to visit Russia, since this is the native homeland of her
family." I asked: "Is she young or old?" The answer:
"Middle-aged". I flatly refused, saying that she may be either young
or old – which is another matter, but I cannot possibly receive her, as this
lady is a socialite, cultured, and educated. And what am I, and who am I? And what can we possibly
speak about? To all his arguments – I still refused. He was somewhat distressed because at
the time there were no rooms to rent avaliable, and even if there were, no one would agree
to receive short term guests. Well, he decided to accomodate her in a one-room apartment
of our parishioner, Alla Petrovna. And then, as I was in bed in the morning and I was very
sick, the door to my bedroom gently opened and my husband, Vladimir Ivanovich says: "Well,
we have guests." I crawled out of bed and I looked: and there was Vladyka Eutychius and a lady. She presented
herself: Maria Dimitrievna [4]. I was, of course, impressed by her
appearance, and her looks. She was dressed elegantly, with golden hair, cut off neither short nor
long, and the density of that beautiful hair... Well, of course, Maria
Dimitrievna behaved very simply, she appreciated my food treat. I was amazed with the fact
that she ate my crispy fried little carp fish, with their little bones, and all. Despite the
fact that Vladyka was always in a hurry, then he stayed long until the evening,
and I grew bolder, and I sat down next to her with a request for her to buy there in
the US, gold and silver braids for the bishop's vestments, those of red and blue. She
agreed and later sent these. The vestments turned out gorgeous. Later, when she
had already moved for good to Ishim to establish the kliros choir
chanting, Valentina Ivanovna then invited her with her daughter Jeanne, the one
that came here visiting (from Egorovka – ed. note), together with the small children.
In Ishim we had a good two-bedroom, 3-room
apartment, and Jeanne was not yet married.
Chanting was established, and Vladyka proposed that Maria Dimitrievna organize
a convent. She agreed. She was tonsured a monastic in America, and she retained her
name. And, as they say, Bp. Hilarion passed her from his hands into the hands of
Bp. Eutychius. Arriving already as
a nun, she began looking for a near-by house for a
would-be convent house. And behold, the Lord sent such a house and
with such a perfect location – on the bank of the Ishim River, away from the
city noise. It was a large house, a former small kindergarten, the beam-type, and the beams
– all of them – were thick and
smooth, and all well preserved. But because there was no solid foundation, the crowns and the
lower row of floor-joist beams had rotted, due to the fact that the house stood derelict
for several years; and it had no windows, no doors, no ceilings, and no floors. And, there
Mother Maria [5] asked that in one corner of this huge house,
a small cell could be enclosed off. We plastered, but it was impossible to whitewash the walls, as
it was still cold, and the grey walls, were
covered with hoarfrost... And there, to
disprove all the normal arguments, that no one can live in such conditions: with: no heating, no lights,
etc., Matushka moved over into her shelter. She covered herself on top of her, with a
canvas tarpauline and when she got
up in the morning – the canvas had on top of it, a layer of hoarfrost.
She
arranged so that under the house a new foundation was laid, so the
house had to be, first raised
up to a certain height. In daytime they positioned under the four
corners of the
house, jacks, and in one night, these were stolen, and then the house
collapsed, but it did
not crush Matushka, because the house was originally solidly built
conscientiously in the old days, and so it did not crumble apart as it
collapsed, and also because: the Lord preserved her, too.
Here there was another accident. Some local [criminal type]
persons found out that a foreigner was living nearby,[i.e. Matushka],
and
they decided to rob her. They broke in. And Matushka, a courageous
woman, screamed,
"But where's my revolver gun!? But where's my revolver!? Ah yes, here it
is!"
Well, the robbers disappeared and turned up no more. Matushka related
this account herself.
Yes, there was still a lot more happenings of everything from those
days, –which even I cannot fully recollect.
And so, Matushka lived alone, and with a stove, a 'bourgeois' one, that had
to be fed and kept burning continually, day and night. But somehow everything got put into order quickly:
both windows, and ceilings, and floors, and stokehold,[stove pipe?] and partitions, and
nuns. The first nun – was
Valentina Ivanovna, (the future – ed. note) Mother Xenia, her associate. And
already they stoked the stove alternately every two hours around the clock, and
then came Mother [ Inokinya] Seraphima of Diveevo, and then Natalia (late Mother Theodosia – ed.
note), then came the kazach-lady, Barbara, and then Maria Romanovna (now Mother Maria[6]),
who came to the convent on March 1, and I – came in the following month, on April 1.
And the circumstances leading
to this were like this. Matushka and I were on very good terms. She loved to
come visiting us. And somehow, coming from America, she saw that they had
just painted with fresh enamel paint (in her house – ed. note), and she could not tolerate the
smell, so she began living with us for awhile. And when my husband, Vladimir
Ivanovich died, she began to invite me to enter the convent. But I – knowing my
spiritual dispensation, was not eager for monastic living and so I answered her evasively.
And then, came the time of Lent, and the priests for the 2nd week, came over for confession and for other
business. And so, before leaving, the closest priest went to say goodbye to me, and he sat
for awhile in silence
with me on the
occasion of my mourning for my husband's passing. They even said to me,[
to comfort me] that everything was 'the same' as if he were still
alive,
the [late] VI. Iv., but
instead of himself – all I had was, a photo of him on the table. And there right away they asked me,
"So what, R. V., you will go into the convent, and who are you leaving us with?
Who is going to meet us, to accomodate us [in peace]?"
Well, well, and I said with a smile, "Well, yes,' it is written on the
water with a pitchfork'." [?] apparently a Russian saying, meaning approximately, the answer is not clear yet. And Fr. Nicholas, our closest batyushka priest, (he lived with us for weeks,
especially the 1st and the last weeks of Lent) sat down by me and said:
"R. V., and I do not bless you to enter a convent."
There, and then, all the
priests left. A phone call. Vladyka Eutychius was calling, "What about
the
fathers, have they left?" I said: "Yes." "I'm coming right away,"
he said. He came and immediately said to me: "Matushka it is for you ,
it favours you,- it is for your good, that you be in the convent. I
think that you, too, are not against it. So here's an option: In the
convent's ground there
is a small house where a family lives – husband, wife, two teenage sons,
and that
house is needed by the convent. And why are there lay people on the
convent
territory? So I propose that you trade or exchange your apartment for
that small house."
To me that was a bolt from the blue. But for me, the word of Vladyka
was a
law. I only uttered: "Good, and is that small house still standing?" "Yes,
yes, – he said. – Tomorrow the owners of it will come to see your apartment, and we'll
go in the morning at 7 a.m. to Matushka with your consent." That was that. Of
course, the house owners during the inspection of our apartment could not hide
their rapture, and the woman [owner]
only said, "Maybe you will dislike something in our house, and you will
want to switch back (that was possible for a period of 6 months), and we will
have to come back shamefaced?" I assured her that this was not going to happen.
And then when indeed, they had to remove the carpets from off of the walls and the floor,
the walls had slag pouring down, and there was no proper floor, as such, but
sketched pieces of wooden plates. And a parishioner of ours had from spring to
late autumn, to make many repairs, and from the outside Matushka had to sheath the
outer sides of the small house. On the other hand, however, it housed both the prosfora bakery, and the icon painting studio, and also provided cells for the sisters.
And so, 40 days after my husband's death, I made my initial monastic commitment in the convent. But Vladyka put
a condition on Matushka, that I had to live in the convent, I had to go to the
daily rule, but I had to also carry out my obediences to him. And so it was. Only when I was
tonsured as a monastic, did Matushka and I go to the Bishop, and fall at his feet and begged
him to set me free from the cathedral affairs. He agreed to exempt me from the
candle box, but not from the others – and so I remained with him. And later Matushka
procured two rooms in the veteran's home – one for the church and the other for
me. So, I had an excellent cell there as well, and another additional obedience
– at the veteran's home, and at the church, and with people.
Vladyka named the temple in honor of Holy Righteous Job, and services and prayers [moleben-s] he performed only by himself.
And when he left, he entrusted me to lead prayers [moleben-s],
he left me his service book (for me to read what I found necessary), and akathists,
and an olden akathist for the dead. It happened – we would remember everyone, both
living and dead, and would cry to our fullest... My grannies loved it even more when
we prayed on our own, as they were shy with Vladyka present, and they felt constrained. Of 300
residents, there were 20 regular parishioners who came with no lapse, the
youngest was 75 years old, and the oldest – 92 years, people who had been
through those terrible years. These were children of people who had been repressed, shot,
tortured, or who died in timber harvesting. And Vladyka said that 20 regular parishioners
of 300 – this was good, whereas in the village of Borovoye, where he was restoring
the temple, out of several thousand people there were only up to five parishioners,
and at that, they were not from among the local residents...
In conclusion, here is what I want to say. Already being in the convent as a
monastic, I was once riding on a bus, and suddenly a thought (a recollection –
ed. note), as if burning me, "she will be at the convent, but in due
time." And there, I was
in the convent but not by my will, but by the Providence of God. And my
Christian life from baptism on, split into three equal segments: 15 years – a burning
of the spirit, my thirst after monasticism; 15 years – in the service of God, and of
people, but already without the burning of my spirit, not only did I not think of monasticism,
but I felt that this was not for me (I am not spiritual, I am a hard worker,
"a workaholic," as a father once called me); and 15 years – in the convent.
With my body – yes, in the convent, wearing a monastic robe, and with my spirit
– I lead a wretched existence. I broke down not only in my spirit but also in
my body. Despair came to visit me: and I asked, why am I here? I am dying, there's no support
from anywhere, I cling to sins that even in the world I never had, as a scabby
sheep to sores.
I ask your holy prayers, lest I perish at my end completely.
Forgive me, I wrote these things down, according to the spirit, unvarnished, without making things
up. But I just reassure myself with the fact that I would be able to change my residence,
and conditions. But there was no will of God for this. Whatever attempts I made, whatever
attempts others made, were all in vain. There is no will of God. So I must suffer
here, I must bear my cross,
with God's help. And the Lord – seeing-knowing
everything, I do believe, that He will not abandon me from His mercy.
Monastic Mother Thaissia
Late December 2015
[1] Nun [m. ] Thaissia (Istomina)
reposed in the Lord on February 25, 2016, at the Odessa St. John Convent (ROCA)
in the village of Egorovka
.
[2] Maria M. – meaning schema-nun Maria (Kvashnina),
currently on her exploit at the Odessa St. John convent.
[3] Nun Elizabeth (Shmygun) is also
on her exploit at the Odessa St. John convent.
[4] Future Abbess Alexandra
(Chernyavskaya), abbess of the Odessa St. John convent.
[5] In monasticism the name of Matushka
Alexandra remained her worldly one – Maria.
[6] shema nun Maria (Kvashnina).
April 4 (N. S.) 2016 will
mark the 40th day since nun Thaissia's death.
Matushka Alexandra with the sisters of the Odessa
St. John convent ask all Orthodox to comemorate in their prayers the newly reposed
nun Thaissia. Eternal memory to her!
Tags:
==========================================================================================================
Воспоминания монахини Таисии - почившей насельницы Одесского Свято-Иоанновского монастыря
Автор: Монахиня Вера вкл. 25 Март 2016. Опубликовано в РПЦЗ (Просмотров: 73)
 Воспоминания монахини Таисии[1]
(†Раисы Васильевной Истоминой)
На фото - схимонахиня Мария (Квашнина) и монахиня Таисия (Истомина)
(Печатается с незначительными исправлениями и уточнениями)
Господи, благослови и помоги мне описать путь к монашеству и жительство в монастыре!
Немного
о себе. …Была до 33 лет не крещена, но Бога никогда не отрицала и в
великих скорбях обращалась к Нему за помощью, и Он помогал, даже в таких
случаях, где по человеческим понятиям помощь была невозможна. С 30 лет
стали посещать сильные приступы головной и глазной боли, так, что после
каждого приступа падало зрение, как говорится, не по дням, а по часам.
Медицинские обследования показывали, что болезни ни глазной, ни головной
нет. Была в отчаянном состоянии, что думала покончить жизнь
самоубийством, только держала мысль о малолетнем сыне: муж женится, а он
кому нужен? Сна лишилась, и ночами плачу и говорю: «Господи! Зачем
человек живет? Вот так помучиться (у меня и детство было очень тяжелое) и
умереть? И как бы какой-то голос говорит: «Не ослепнешь, все будет
хорошо». И наступало спокойствие. А потом мне посоветовали покреститься и
дать какой-нибудь обет Господу. И я с жаром сказала: «Если мне будет
хотя бы немного легче, буду хотя бы изредка ходить в церковь». И я, с
Божией помощью, сдержала свое слово, что не только изредка, но каждый
свободный день (а работала через день) была на службе и утро, и вечер,
благо, в то время батюшка служил ежедневно (хотя был белый священник).
Начала
ездить по святым местам. Особенно прикипела моя душа к Киеву, к
Покровскому монастырю, куда я летала самолетом два раза в год. Был у
меня там и духовный отец, старец Иоанн – духовник монастырский. А потом
ездили и с мужем, и с сыном. Они исповедовались и причащались во
Владимирском соборе, и венчались мы у о. Иоанна в Пуще Водице (пригород
Киева). И вот, с первых посещений душа моя прикипела к Покровскому
монастырю, я уезжала с великой скорбью и слезами, и мечтала все бросить и
уехать из дому, но матушки меня убеждали, что это невозможно (муж, мама
слепая, сын еще не в армии). Сама все понимаю, но вопию ко Господу:
«Господи, улетела бы в Покровский монастырь на крылышках, а крылышки-то
подрезаны». Но Господь и такую мою молитву услышал.
Однажды
по-рану, в пять часов утра, пришла ко мне моя очень близкая знакомая
(святой жизни, знала не только день, но и час своей смерти, умерла в
Покров Божией Матери, звали Анастасией). Приходит взволнованная и со
слезами говорит: «Раичка (я в миру Раиса), я видела такой сон! Полон
храм народа, посреди храма широкая красная дорожка, из алтаря выходит
священник с каждением, идет кадит, когда поравнялся со мной, наклонился и
тихо сказал: скажи Раисе, что будет она в монастыре, но не сейчас, а в
свое время». После этих слов нашло на меня такое спокойствие, что я
напрочь забыла о своем намерении.
Жизнь
идет своим чередом. Уволилась с работы, чтобы послужить Богу в церкви
не старостой, не казначеем, не бухгалтером (как предполагали), а простой
уборщицей. А сколько было препон, чтобы устроиться в церковь простой
уборщицей! Староста, казначей и совсем неверующая бухгалтер боялись, что
молодая, энергичная, грамотная будет претенденткой на какую-то
должность. Но, все-таки, более чем через год мечта моя осуществилась – я
уборщица храма Покрова Царицы Небесной!!! Радости предела не было. Но
скорби тут-то и начались, да еще и какие! Об этом знает хорошо м. Мария
(в то время прихожанка Мария)[2].
И вот, вынуждена была уйти. А в то время образовался приход Зарубежной
Церкви (в Ишиме – ред.) О. Евтихий, в то время игумен, конечно, принял
меня с любовью (я близка была с его родными, а мама его была моей
подругой, вернее, духовной сестрой). Стала ездить в с. Шаблыкино, где о.
Евтихий восстанавливал храм в честь св. вмчц. Екатерины. А когда отдали
собор в г. Ишиме, стала (без преувеличения) его ближайшей помощницей: и
за свечной ящик отвечала, и за облачения, и за их ремонт, пошив новых
(очень много привозил (о. Евтихий – ред.) из-за границы старых списанных
облачений), и за стирку, уборку храма во время ремонта и после. А когда
стали, как говорится, «пачками», переходить священнослужители (в РПЦЗ –
ред.), а он был правящим архиереем – одним почти на всю страну, в т.ч. и
Украину, вся эта масса священства и их прихожан, которые тоже приезжали
в Ишим, прошли через нашу квартиру. Не просто прошли, а и жили по
нескольку дней. И кого только у нас не было! И митрополит Киприан
греческий жил со своим келейником и переводчиком, и секретарем, и вл.
Вениамин, который был нашим правящим архиереем, пока о. Евтихия не
посвятили в святительский сан, и вл. Марк, и о. Александр Перекрестов,
который при мощах свт. Иоанна Шанхайского, да несколько раз с матушкой и
детьми… Да и не упомню всех. А батюшки из Омска – о. Николай, о.
Василий, о. Виктор чередовались и приезжали по двое, один служил в
соборе, другой в с. Шаблыкино, ‒ жили все у нас. И всю эту массу народа
надо было встретить, накормить, упокоить и проводить. А даже накормить, и
то не так просто: кто-то монашествующий – надо рыбное, остальным –
мясное. А застолья по воскресеньям, праздничным дням – по 15-20 человек
(свидетель м. Мария, она у меня тоже квартировала)! Спала я 2-3 часа в
сутки, т.к. помощников не было, кроме моего мужа Владимира Ивановича.
Когда приезжал митрополит Киприан, владыка Евтихий дал мне в помощницы
Тамару (сейчас м. Елисавета[3]).
И я, к тому же, не была освобождена в воскресенья и праздничные дни от
свечного ящика. В 6 часов утра выходила из дома, с пересадкой прибывала в
собор к 7 часам, чтобы быть прежде прихожан, но уходила сразу после
литургии, чтоб помочь накрыть на стол Владимиру Ивановичу, и где-то
около 2-х часов, может чуть раньше, ‒ гости.
Уставала
смертельно, но, несмотря на все это, еще держала, можно сказать,
неопустительно маленькое правильце. И вот, во время такой кутерьмы мне и
говорит вл. Евтихий: «Раиса Васильевна, вы должны принять у себя гостью
из Америки». На мой вопрос «кто она?» сказал: «Американка. Но она
русская, хочет посетить Россию, т.к. это родина ее родных». Спрашиваю:
«Она молода или стара?» Ответ: «Средних лет». Я категорично отказалась,
сказав, что или молодая, или старая – другое дело, а так я не могу
принять, т.к. эта дама светская, культурная, образованная. А я что и
кто? И о чем мы можем говорить? На все его доводы – я отказалась. Он
посокрушался, т.к. в то время не было и квартир, да если и были, то
никто не соглашался на прием гостей. Ну, решил поселить в однокомнатной
квартире нашей прихожанки Аллы Петровны. И вот, лежу утром очень
больная, тихонько открывает дверь в спальню Владимир Иванович и говорит:
«А у нас гости». Выползаю. Смотрю: владыка Евтихий и дама.
Представляется: Мария Димитриевна[4].
Меня поразил, конечно, ее вид, ее облик. Одета элегантно, волос
золотой, обрезан не коротко и не длинно, и густота этих прекрасных
волос… Ну, конечно, Мария Димитриевна вела себя очень просто,
восхищалась моим угощением. Меня поразило, что мои хрустящие жареные
карасики она ела с косточками. Несмотря на то, что владыка всегда
спешил, тут они засиделись до вечера, и я осмелела, подсела к ней с
просьбой купить там в Америке золотой и серебряный галун на архиерейские
облачения, красное и голубое. Она согласилась и потом выслала.
Облачение получилось шикарное. Впоследствии, когда она переехала уже
насовсем в Ишим наладить клиросное пение, то ее пригласила жить
Валентина Ивановна с дочерью Жанной, та, что приезжала сюда (в Егоровку –
ред.) с детками в гости. У них в Ишиме была хорошая трехкомнатная
квартира, Жанна не была еще замужем.
Пение
было налажено, и владыка предложил Марии Димитриевне организовать
монастырь. Согласилась. Постригли ее в иночество в Америке, имя оставили
то же. И, как говорится, вл. Иларион передал ее из рук в руки вл.
Евтихию. Приехав уже инокиней, она стала искать дом под монастырь. И
вот, Господь послал такой дом и такое место прекрасное – на берегу реки
Ишим, в отдалении от городского шума. Дом большой, бывший детский садик,
бревенчатый, бревна, как один, толстые гладкие, хорошо сохранились. Но
т.к. не было фундамента, венцы и нижний ряд бревен подгнили, в связи с
тем, что дом простоял бесхозный несколько лет; там не было ни окон, ни
дверей, ни потолков, ни полов. И вот, м. Мария[5] попросила,
чтобы ей в одном углу этого огромного дома отгородили маленькую
келейку. Отштукатурили, но побелить уже нельзя было, т.к. было уже
холодно, стены сырые, покрыты инеем… И вот, на все доводы, что нельзя
жить в таких условиях: отопления нет, света нет и проч., Матушка
переселяется в свое убежище. Укрывается еще сверху брезентом, а утром
встает – на стенах и брезенте слой инея. Договорилась, чтобы подвести
под дом фундамент, надо его было поднять на определенную высоту. Днем
подвели под четыре угла дома домкраты, а ночью их украли, и дом рухнул,
но Матушку не задавил, т.к. дом был рублен еще в старое время на
совесть, и он не рассыпался, да и Господь хранил.
Вот
еще случай. Прознали, что живет иностранка, и решили ограбить. Ломятся.
А Матушка, мужественная женщина, кричит: «Да где же мой револьвер? Да
где же мой револьвер? Да вот он!» Ну и грабители исчезли и больше не
появлялись. Это Матушка рассказывала сама. Да там еще было много всего –
я и не упомню.
Итак,
Матушка жила одна, да еще с печкой-буржуйкой, которую надо было топить
беспрестанно днем и ночью. Но все как-то быстро устроилось: и окна, и
потолки, и полы, и кочегарка, и перегородки, и насельницы. Первая –
Валентина Ивановна, (будущая – ред.) мон. Ксения, ее сподвижница. И
печку уже топили поочередно через два часа круглосуточно, потом ин.
Серафима из Дивеево, потом Наталья (покойная мон. Феодосия – ред.),
потом казашечка Варвара, потом Мария Романовна (сейчас м. Мария[6]), она пришла в монастырь 1 марта, а я ‒ через месяц, 1 апреля.
А
обстоятельства к этому были вот какие. С Матушкой мы были в очень
хороших отношениях. Она любила приходить к нам в гости. А как-то,
приехавши из Америки, увидела, что покрасили эмалью (в ее доме – ред.), а
она не может запаха переносить, и пожила у нас какое-то время. И когда
умер мой муж, Владимир Иванович, она стала предлагать мне пойти в
монастырь. Но я, зная свое духовное устроение, не горела желанием
монастырской жизни и отвечала уклончиво. А тут, как раз, Великий пост,
батюшки на 2-й неделе съезжаются на исповедь и по др. делам. И вот,
перед отъездом самые близкие батюшки зашли попрощаться и посидеть со
мной по поводу траура. Даже высказались, что все так же, как при Вл.
Ив., только вместо него – фотография на столе. И вот тут-то они мне и
задали вопрос: «А что, Р. В., вы в монастырь уходите, а нас на кого
оставляете? Кто же нас будет встречать, упокоевать?» Ну, я с улыбкой:
«Да это еще на воде вилами писано». А о. Николай, самый близкий наш
батюшка (он жил у нас неделями, особенно 1-ю и последнюю неделю Великого
поста) подсел ко мне и сказал: «Р. В., а я вас не благословляю в
монастырь». Вот, все батюшки разъехались. Телефонный звонок. Звонит вл.
Евтихий: «Что батюшки, разъехались?» Говорю: «Да». «Я сейчас приду», ‒
говорит. Приходит и сразу: «Матушка за то, чтоб вы были в монастыре.
Думаю, и вы не против. Так вот такой вариант. На территории монастыря
домик, там живет семья – муж, жена, два сына-подростка, а этот домик
необходим монастырю. Да и зачем на территории монастыря мирские люди?
Так я предлагаю обменять вашу квартиру на этот домик». Для меня это был
гром среди ясного неба. Но для меня слово владыки было закон. Я только
промолвила: «Хорошо, а домик-то стоящий?» «Да-да, ‒ заверил он. ‒ Завтра
хозяева придут посмотреть вашу квартиру, а мы идем утром в 7 часов к
Матушке с вашим согласием. Вот так. Конечно, хозяева при осмотре нашей
квартиры не могли скрыть восторга, и только хозяйка сказала: «Может
быть, вам что-то в нашем доме не понравится, и вы захотите разменяться
(это возможно в течение 6 мес.), и мы должны будем с позором вернуться?»
Я заверила, что этого не будет. А потом действительно, как они сняли
ковры со стен и пола, из стен посыпался шлак, а пола, как такового, и не
было, а были набросаны куски деревоплиты. И наша прихожанка с весны до
поздней осени производила ремонт, а снаружи Матушке пришлось обшивать
домик. Но зато там была и просфорня, и иконописная, еще и кельи для
сестер.
Вот
так, после 40 дней по мужу я оказалась в монастыре. Но владыка поставил
Матушке условие, что жить я должна в монастыре, на правило ходить, а
послушание нести у него. Так и было. Только когда меня постригли в
иночество, мы с Матушкой пошли к владыке, упали ему в ноги и просили,
чтоб он освободил меня от соборных дел. Дал согласие освободить от
свечного ящика, а от остальных ‒ нет, так и осталась при нем. А потом
Матушка выхлопотала в доме ветерана две комнаты ‒ одну для церкви,
другую для меня. Так что, я и там имела отличную келью, и еще
дополнительное послушание ‒ в доме ветерана, и при церкви, и с людьми.
Владыка
храм назвал в честь св. прав. Иова, а службы, молебны совершал только
сам. А когда уезжал, то мне поручал вести молебны, оставил мне свой
служебник (что найду нужным читать) и акафисты, и старинный акафист об
усопших. Всех, бывало, помянем, живых и усопших, наплачемся… Моим
бабулькам даже больше нравилось, когда мы молились одни, владыку они
стеснялись и чувствовали себя скованными. Из 300 жителей было 20
постоянных прихожан, которые неопустительно ходили, самой молодой было
75 лет, а самой старой – 92 года, люди, прошедшие те страшные годы. Это
были дети репрессированных, расстрелянных, замученных, умерших на
лесозаготовках. И владыка говорил, что 20 постоянных прихожан из 300 –
это хорошо, тогда как в с. Боровое, где он восстановил храм, из
нескольких тысяч человек было до пяти прихожан, и то не из местных
жителей...
В
заключение, что хочу сказать. Уже будучи в монастыре в иноческом чине,
еду как-то в автобусе, и вдруг мысль (воспоминание-ред.), как обожгла:
«будет в монастыре, но в свое время». И вот, в монастыре не по своей
воле, а по Промыслу Божию. И делится моя христианская жизнь с момента
крещения на три равных отрезка: 15 лет – горение духом, жажда
монашества; 15 лет – служение Богу, людям, но уже без горения духа, о
монашестве не только не помышляла, но чувствовала, что это не по мне (я
не духовна, я – трудяга, «трудоголик», как назвал меня один батюшка); 15
лет – в монастыре. Телом – да, в монастыре, ношу монашескую одежду, а
духом – влачу жалкое существование. Сломалась не только духом, но и
телом. Приходит отчаяние: зачем я здесь? Погибаю, поддержки ниоткуда
нет, грехов, что и в миру не имела, нацепляла, как шелудивая овца
болячек.
Прошу
ваших святых молитв, да не погибну до конца. Простите, написала как на
духу, без прикрас, без вымыслов. Но только успокаиваю себя тем, что я бы
могла сменить место жительства, условия. Но нет на то воли Божией.
Какие бы я ни предпринимала попытки, какие бы ни предпринимали попытки
другие, но все тщетно. Нет воли Божией. Значит должна здесь страдать,
нести свой крест, с помощью Божией. А Господь, видя все, верю, что не
оставит Своей милостию.
Мон. Таисия
Конец декабря 2015 г.
[1] Монахиня
Таисия (Истомина) почила о Господе 25 февраля 2016 г. в Одесском
Свято-Иоанновском женском монастыре (РПЦЗ) в с. Егоровка.
[2] М. Мария – имеется ввиду схимонахиня Мария (Квашнина), ныне подвизающаяся в Одесском Свято-Иоанновском монастыре.
[3] Монахиня Елисавета (Шмыгун) также подвизается ныне в Одесском Свято-Иоанновском монастыре.
[4] Будущая игумения Александра (Чернявская), настоятельница Одесского Свято-Иоанновского монастыря.
[5] В иночестве у Матушки Александры имя оставалось мирское – Мария.
[6] Схимонахиня Мария (Квашнина).
4 апреля (н. ст.) 2016 г. исполняется 40 дней со дня кончины монахини Таисии.
Матушка
Александра с сестрами Одесского Свято-Иоанновского монастыря просят
всех православных помянуть в своих молитвах новопреставленную монахиню
Таисию. Вечная ей память!
|
|
Праздник Торжества Православия в монастыре свв. Киприана и Иустины в Фили (Аттика, ИПЦ Греции). 
